Был обычный осенний день, когда к окнам
старенькой избушки на улице Н. подошёл высокий полный мужчина лет
пятидесяти, с маленькими бегающими глазками. Он оглянулся вокруг и
тихонько заглянул в окно. Хозяйка избушки и не подозревала о
постороннем. Анна Максимовна, или по-простому баба Нюра, сидела на
любимом стареньком диване и вязала носки. Баба Нюра была невысокой,
худенькой, седой и казалась хрупкой. Этакая старушка-одуванчик. Но
видимость эта была обманчивой: мало было дел, которые не умели бы делать
её до сих пор ловкие натруженные руки. И голова ещё, слава Богу,
работала хорошо, умная она была, эта Нюра. Вот только память в последнее
время подводила...
В окна стучали мокрые ветки и бил затяжной
октябрьский дождь. А в доме было уютно: потрескивали дрова в печке,
горела лампадка перед образами, серая кошка Муся дремала рядом с
хозяйкой и потягивалась во сне. Нюра подняла голову, посмотрела вокруг:
хорошо дома! Дом старинный, ему лет сто пятьдесят будет. Когда-то здесь
было шумно и весело. Нюра прикрыла глаза, и воспоминания понеслись
чередой. В последнее время она всё чаще вспоминала детство, юность.
Забывала недавние события, иногда долго вспоминала, какой день сегодня
или что случилось вчера. А вот далёкие воспоминания приходили как будто
въяве, вплоть до голосов братишек, запаха маминого пирога, журчанья
весеннего ручья, где пускали они детьми кораблики, вплоть до мелодии
школьного вальса... Нюра вздохнула: когда прошлое помнишь лучше, чем
вчерашний день, это называется одним словом – «старость»... Как быстро
она пришла...
Она была юной девушкой, когда погибли родители под
колёсами грузовика пьяного совхозного шофёра. Нюра не отдала в детдом
младшеньких – Колю, Мишу, Клаву. Вырастила, на ноги поставила. Коля с
Мишей до сих пор мамой кличут, как и взрослые уже дети Клавы. К ним и
поехала Клавдия в гости, навестить. А она, Нюра, осталась совсем одна в
этом стареньком доме, таком же стареньком, как сама хозяйка.
– А
вот и не одна, – сказала тихо Нюра серой кошке Мусе. Отложила вязание,
подошла к иконам, взяла Псалтирь.
– Живый в помощи Вышняго, в крове
Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и
Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…
Сильный стук в окно
прервал молитву. Нюра вздрогнула, подошла: в залитом дождевыми каплями
стекле маячило мужское лицо. До хозяйки донеслось:
– Откройте, пожалуйста, мне очень
нужна помощь!
Нюра открыла дверь, и нежданный
гость с порога зачастил:
– Такое дело, значит, я тут вчера
ехал, подвозил одного человека. Колесо спустило, и пока я возился,
обронил как-то случайно кассету. А она очень ценная! Я снимал свадьбу
своего начальника в Германии. И потерял... Начальник сказал: не найду –
уволит! Вот приехал объявление дать, чтобы, значит, кто найдёт, вернул.
За вознаграждение, конечно! Я за эту кассету... да тыщ десять не
пожалею!
– А какую помощь вы от меня ждёте? –
строго спросила Нюра.
– Да я ведь не местный, разрешите
мне ваш адрес в объявлении указать. Кто найдёт, пусть вам занесут, а я
приеду заберу. Вот телефон вам оставлю свой. Помогите, пожалуйста!
Нюра
вздохнула:
– Ну, что ж, ладно...
Записав адрес и имя хозяйки, мужчина
распрощался. Нюра из окна посмотрела ему вослед и пошла тихонько на
кухню. Для себя одной готовить совершенно не хотелось, но всё же нужно
было сварить хоть какую-то похлёбку. Да и Мусю пора рыбкой покормить.
Грибная
похлёбка была почти готова и по избе разливался её аромат, когда в
дверь постучали. На пороге стоял молодой симпатичный парень. Он вежливо
улыбался:
– Здравствуйте, я по объявлению. Вот
как прочитал ваше объявление, так и пришёл. Вашу кассету я вчера
подобрал, принёс в целости и сохранности. Вот, пожалуйста! А мне как раз
очень деньги нужны! Семья, знаете ли. Жена, детишки. Третьего ждём, – и
он улыбнулся открытой доброй улыбкой.
– Третьего... – повторила Нюра и
тоже улыбнулась парню. Он ей сразу понравился. Потом подумала: «Да та ли
кассета?» Набрала оставленный ей номер полного мужчины. Тот ответил
сразу. Да, кассета была определённо той самой. И на ней было написано:
«Германия. Свадьба».
Одна незадача: полный мужчина мог приехать
за кассетой только вечером, а обаятельный парнишка не мог ждать: уезжал
из города со всей семьёй в деревню к тёще. То на бензин денег не мог
найти, а тут такое чудо: на вознаграждение за кассету он теперь и
продуктами в дорогу запасётся, и тёще с тестем подарки купит. А тёща
ждёт: день рождения у неё, юбилей.
– Юбилей... Продукты в дорогу, –
тихо повторила Нюра.
– Вы нас выручите, правда?! – голос
полного мужчины в трубке был умоляющим. – Дайте этому пареньку денег, а
вечером я вам привезу все десять тысяч... Мы, православные, должны
помогать друг другу, правда?
– Правда... – ответила Нюра.
Накинула плащ, взяла зонтик, и они
пошли в сберкассу. На книжке у Нюры деньги были: на смерть
откладывала... Скоро восемьдесят пять стукнет, пора уж и о смерти
позаботиться. Ребятишки, конечно, и сами похоронили бы, но ведь у всех
семьи, а похороны нынче недёшевы... Пока шли, парнишка рассказывал о
семье, о детях, о том, как ждут они с женой третьего. И Нюра растроганно
слушала его безхитростный добрый рассказ, любовалась искренней,
обаятельной улыбкой.
В сберкассе была длинная очередь, и парнишка
остался ждать на улице. Нюра стояла в очереди и думала: «Слава Богу,
что деньги у меня есть, смогу людям помочь».
Стоять было тяжело, ноги быстро
устали, и она стала молиться про себя, как привыкла. Она знала многое из
Псалтири наизусть: «Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси
твоему, яко Ангелам Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех
твоих...»
Нюра сняла деньги и вышла на улицу. Она уже хотела
протянуть ждущему её парнишке пачку новеньких купюр, но вдруг как будто
кто-то подтолкнул её под руку и она неожиданно для себя самой сказала:
– Деньги-то я сняла. Только на улице
не отдам. Сейчас ко мне домой вернёмся, там у меня младшие братья
должны приехать в гости. Кассету глянут. Я ж в них сама-то не
разбираюсь.
Тут же ей стало стыдно за себя: она
как бы недоверие проявила к человеку хорошему. И, стараясь загладить
вину, добавила:
– Дом рядышком, сейчас быстренько
обернёмся. Я тебя похлёбкой угощу... Грибная... Сама собирала грибы –
одни белые.
Лицо парня скривилось, а глаза
перестали быть добрыми. Он оглянулся по сторонам: кругом шёл народ.
Парень злобно прошипел:
– Пошла ты вон, дура старая, со
своими белыми грибочками!
И, развернувшись, быстро скрылся в
толпе.
А Нюра отшатнулась как от удара, постояла немного, приходя
в себя, и побрела домой. Шла и плакала. Было такое ощущение, как будто
потеряла она хорошего знакомого, к которому уже успела почувствовать
симпатию. Как будто на глазах её исчезла куда-то замечательная семья:
обаятельный парнишка и его жена, ждущая третьего ребёнка, и двое
малышей, и тёща с тестем, которые где-то в деревеньке собираются
праздновать юбилей и ждут не дождутся гостей...
Потом потихоньку
стала читать про себя Псалтирь и на душе стало легче. От слов молитвы
ушли обида и печаль. Под ногами шуршали жёлтые листья, а дома ждали
горячая печь, и серая Муся, и грибная похлёбка. Хорошо!
Подходя к
дому, увидела соседку, добродушную и разговорчивую Татьяну.
Поздоровались, и Таня с ходу запричитала:
– Баба Нюра, ты смотри никому двери
не открывай, тут мошенники объявились, они за пару дней пол-улицы
нагрели! Чего ты там бормочешь? Молишься?
И вдогонку Нюре проворчала:
– Ох уж эти бабульки, всё молятся да
молятся, а сами ж как дети малые – любой мошенник обманет... Двери,
говорю, получше запирай!
Ольга Рожнёва